Вихрь, шкафы и совесть: новый Раскольников на сцене Театра Гоголя
Театр Гоголя открыл 101-й сезон «Преступлением и наказанием»
Театр Гоголя открыл свой 101-й сезон премьерным спектаклем «Преступление и наказание». Постановка худрука Антона Яковлева оказалась более чем неожиданной как по художественному решению, так и по актерским работам, значительную часть которых можно назвать открытием.
тестовый баннер под заглавное изображение
С первой сцены Антон Яковлев задает такой высокий градус актерского существования, что, кажется, образовавшийся здесь вихрь из людей и предметов того и гляди перейдет в ураган, который накроет зал. На довольно высокой скорости десять персонажей вращаются в прямоугольных полых конструкциях, напоминающих то ли узкий шкаф, то ли стол, поставленный на попа, то ли гроб. Как и сами эти конструкции вращаются на сцене с помощью актеров. С людьми внутри или без, они как будто пролетают мимо или налетают на лежащего в точно таком же ящике Родиона Раскольникова, скрюченного и дрожащего.
Собственно, это основные действующие лица романа Федора Достоевского — следователь Порфирий Петрович, Свидригайлов, Мармеладов с Катериной Ивановной и дочерью Соней. Здесь же старуха-процентщица и ее сестра Лизавета Ивановна. Есть еще одна фигура, лицо которой скрыто за капюшоном, нависшим до самого подбородка. И каждый дает показания — как оно было на самом деле, отчего Родион Романович с совершенно ошалевшим видом, кажется, теряет рассудок. Это он взаправду убил старуху и ее сестрицу? Это он право имеет и поставил себя над другими людьми? Морок какой-то.
Первый акт выстроен как следственный эксперимент, который ведет Порфирий Петрович. Дмитрий Высоцкий в роли дознавателя задает жесткий темп расследованию и так умело управляет им, что в сценической турбулентности в логическую цепочку выстраиваются и участники события со своими историями, и отдельные фрагменты самого события. Во многом этому способствовала и инсценировка, которую режиссер делал с опытным драматургом Еленой Исаевой. В их инсценировке отсутствует линейность, события здесь как вспышки памяти, как лихорадочный сон Раскольникова, забытье его и защита от невыносимой правды им содеянного.
Кстати, прямоугольные конструкции, которые и являются декорацией, отсылают к картине бельгийского художника Магритта. Поставленные на шарниры, эти ящики делают декорацию неспокойно-тревожной, неустойчивой, что отвечает состоянию главного героя и его окружения. На роль Родиона Раскольникова назначен актер, прежде игравший в основном характерные роли в Театре Табакова, а затем в Театре Гоголя — Василий Неверов. Непривычно крупный для роли Раскольникова, он предстал совершенно иным, и следует поблагодарить режиссера Яковлева за открытие интересного, яркого актера на героические роли. Впрочем, открытие в постановке не единственное.
В нервическом, на грани помешательства состоянии Раскольникова то и дело появляются краски иного свойства — тихая нежность, детская ранимость, боль, природа которой произрастает из детства. Эпизод из далекого прошлого всплывет в следственном эксперименте: на глазах у семилетнего Роди Раскольникова мужики ради забавы зарубят лошадь. И отец мальчика этому не препятствовал. Важнейший эпизод биографии героя Яковлев сделал финалом первого акта.
Финал страшный в своей нереальности, и таковым его делает не только сам факт зверского убийства лошади, но прежде всего игра актрисы Алены Гончаренко. Это даже не этюд в школе, где на первом курсе проходят наблюдения, а глубоко трагическая роль. Такая либо заставляет аплодировать зал, либо вгоняет его в транс. Тишина стояла гробовая.
Алена в постановке играет еще роль Лизаветы Ивановны и той самой фигуры в капюшоне, что время от времени, как эхо, вторит несвязному бреду Раскольникова, обозначая тем самым тему двойника в спектакле. Ее подхватят и разовьют другие артисты, каждому из которых также отдано по нескольку ролей, — замечательные Анна Гуляренко (процентщица, Пульхерия Александровна), Янина Третьякова (Соня), Мария Лисовая (Дуня, секретарь), Андрей Кондратьев (Лужин, хозяин лошади), Ирина Выборнова (Катерина Ивановна, посетительница), Андрей Ребенков (Мармеладов, Настена, мужик), Алена Гончарова (Лизавета, лошадь), Дмитрий Высоцкий (Порфирий Петрович), Андрей Финягин (Свидригайлов, адвокат). Именно он управляет вторым актом. Он — темное зеркало Раскольникова и в какой-то степени Порфирия Петровича. Нечто демоническое, заложенное в фактуре самого актера, великолепно проявляется и в его игре, особенно в финальном монологе.
Философия романа об обыкновенных и необыкновенных людях, разделенных на тварей дрожащих и право имеющих, всегда будет актуальной в России. Только каждая эпоха наделяет эту мысль узнаваемыми, присущими только ей деталями. В финал Антон Яковлев выносит цитату, к которой логически приводит действие своего премьерного спектакля.
«Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве… Все должны были погибнуть, кроме немногих избранных. Появились какие-то новые духи, вселявшиеся в тела людей. Эти существа были одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, тотчас становились бесноватыми. Но никогда еще люди не считали себя такими умными и непоколебимыми в истине, как считали эти зараженные. Никогда не считали они ничего непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые города и народы заражались и сумасшествовали. Всякий думал, что в нем в одном и заключается истина. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Люди начинали обвинять друг друга, дрались и резались, убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, кусали и ели друг друга. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли они друг с другом согласиться. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю…
Но никто и нигде не видел этих людей, никто не слышал их слова и голоса…»
Разве мы не наблюдаем повсеместно демонстрацию назойливой, показушной избранности? Избранности в богатстве, во мнении, во влиянии — в самых разных сферах? Театр Гоголя проводит со своим зрителем серьезный диалог по этой актуальной теме.
В том числе и об этом говорим после спектакля с режиссером Антоном Яковлевым.
— В каждом из нас живет частица Раскольникова. Мы нетерпимы, эгоистичны, самодовольны, часто избыточно агрессивны. Даже если вы не задумываете или не совершаете конкретное физическое убийство, а просто допускаете в своих мыслях разделение людей по принципу — кто «право имеет», а кто «тварь дрожащая», вы уже близко к краю. Но вера и любовь конкретного человека может спасти любого из нас. Это единственное, что оставляет нам шанс окончательно не превратиться в животных. Если бы не появилась на его пути Соня, он бы, очевидно, погиб как личность. Это страшная и очень современная история. Я и сегодня вижу, как многие люди, потерявшие веру, являют собой идеальный сосуд для беса.
Финал же спектакля могу определить как мое этическое высказывание по поводу того, что происходит с нами в сегодняшнем мире, и скромная надежда на то, что мы можем стать лучше. Когда-нибудь. Давайте хотя бы верить в это.