Барабанщик Павел Тимофеев рассказал, как совмещать семью и непростой образ жизни джазмена

«Такая данность: папа-музыкант»

Виртуозная игра на ударной установке, неизменная кепочка на голове и лучезарная улыбка — один из самых востребованных современных барабанщиков Павел Тимофеев всегда таков. Он ломает все стереотипы о джазменах: любящий муж и зять, заботливый многодетный отец, трудоголик — по скромным подсчетам, около двух сотен концертов в год! В его музыкальной копилке выступления с собственным коллективом «Ураганный джаз», а также с лучшими отечественными и зарубежными музыкантами, среди которых легендарный Дэйв Брубек. Каково быть многодетным джазменом, откуда взялась коллекция кепочек и ради чего стоит жить — в интервью для «МК».

тестовый баннер под заглавное изображение

«Я люберецкий парень»

— Ты из музыкальной семьи?

— Мама — артистка балета, но когда я родился, она перестала работать — я ей всю карьеру испортил. Когда появился я, она стала все время уделять мне. А папа — клевый музыкант, эстрадный и джазовый трубач. Играл у Лещенко, Ободзинского и многих других, потом стал работать в цирке и только в прошлом году сказал, что устал, сейчас играет для себя. А еще дедушка был известным джазовым трубачом и преподавателем в Ставрополье, но он умер еще до моего рождения. Говорят, его хоронили всем городом. Он ушел из жизни довольно рано, лет 50 ему было. Фронтовик, воевал… Тяжелая жизнь у наших дедушек была.

— А ты ведь сам родом из Подмосковья?

— Да, я люберецкий парень. Дедушка был родом из Бийска, но после войны уехал в Ставрополь — здоровье требовало. Там встретил бабушку, и родились мой папа и его сестра. А отец встретил мою маму уже где-то на гастролях, переехали в Москву, родился я.

— Ты из династии трубачей, но сам стал барабанщиком. Как же так вышло?

— Папа отговорил, хотя у меня было желание заниматься игрой на трубе. До сих пор испытываю особенную любовь к трубачам. Слушаешь — и мурашки по телу. А вообще, я еще в 7–8 лет начал папе говорить, что хочу заниматься музыкой. Годам к 10 я его допек, и он согласился, но с оговоркой, что если я буду играть на трубе, то у меня не будет работы. Так меня и отправили на барабаны, нашли хорошего учителя: Михаил Ковалевский стал моим наставником, шефом. Очень его люблю и скучаю по нему. Он объяснил мне всю музыкальную грамоту за один урок! Не хватает его советов сейчас…

«Мы прикоснулись к легенде»

— Планируешь закрывать гештальт с трубой?

— Труба лежит дома. Может быть, и да, но дефицит времени страшный. Этот инструмент требует ежедневных и продолжительных занятий. А вот фортепиано я бы точно хотел заниматься: оно как оркестр у тебя в руках.

— Каким было твое первое джазовое впечатление?

— Папа брал меня на гастроли, когда я был маленький. Где-то в Кисловодске или в Пятигорске дело было, на концерте оркестра Олега Лундстрема. Помню яркие желтые барабаны… Я удивился: «Что это?» Потом мне нравилась другая музыка: занимался роком, джаз-роком, регги-блюзом, а позже уже увлекся джазом.

— Кого из музыкантов любишь в классике и в джазе?

— Чайковского люблю, он невероятный мелодист. Мы даже играем одну музыкальную программу, основанную на его музыке. А в джазе все началось с Армстронга. Майлз Дэвис, Дюк Эллингтон, Джон Колтрейн… Чик Кориа, конечно, меня поразил. На его концерте в Москве довелось побывать, он играл в составе своего трио в довольно сложном зале Московской филармонии, где джаз обычно не звучит. Мы с папой сидели на самом верху, за нами уже была стена — я урвал последние билеты. Вот тогда звучание было идеальное!

— Как ты познакомился с Дэйвом Брубеком?

— Была такая программа Open World («открытый мир» — англ.): ребята из России по обмену ездили в музыкальные учебные заведения в разных городах Америки. Я попал в Сакраменто, где музыкальный факультет носил имя Дэйва Брубека, он тогда еще был жив, приезжал туда периодически. Была поездка в Вашингтон — играли концерт в популярном местном джазовом клубе, вот там мы и познакомились с Брубеком. Клевый дяденька. Когда мы поехали на концерт в посольстве России, он присоединился к приему там и сыграл с нами, был джазовый джем. Мы прикоснулись к легенде! Вместе играли знаменитую композицию Take Five.

— Каким он тебе запомнился?

— Без высокомерия, очень простой, добрый, приятный, улыбчивый. Рассказывал про свое общение с Чарли Паркером и другими джазовыми легендами, но абсолютно без понтов. Впечатление осталось от него очень светлое. Он нас попросил сыграть что-то из русской классики, а мы только джазовые стандарты могли исполнить. Он нас пожурил за это, сказал, что сам все строил на нашей музыке — Чайковский, Рахманинов, играл их темы в джазовой обработке в молодости, ведь русская классика — самая лучшая.

«Мы любим погорячее! Пристегните ремни!»

— Джазовый барабанщик — это человек, который почти никогда не умолкает, в то время как в симфоническом оркестре, например, ударники часто имеют возможность «отдохнуть», а в джазе барабанщики потеют больше всех остальных?

— Я смотрел записи Элвина Джонса (ударник в квартете Джона Колтрейна, один из 100 величайших барабанщиков мира по версии журнала Rolling Stone в 2016 году. — М.Ч.) — он обливался пóтом во время игры, а я прежде — никогда. Потом я стал иначе играть… Мне нравится, когда я потею, это такой же кайф, как когда ты бежишь, например. Игра превращается в полет, но при условии, что ты все делаешь правильно. Если нет, то будут зажимы, уйдет полетность. Но когда все получается, то это сродни медитации, важно ни о чем не думать, уйти в нирвану.

— Как появился «Ураганный джаз»? Коллективу в этом году десять лет!

— Был мой друг, ныне покойный, талантливый гитарист Юра Щеткин. Сам я лидером группы быть не рвался — лишняя ответственность… У нас с ним были программы в составе трио, квартета и квинтета. Накануне концерта в одном из московских джазовых клубов Юра вдруг заболел. Как его можно было заменить, я себе плохо представлял. А в клубе сказали: «Придумайте что-нибудь». Решили поменять название, которое появилось с легкой руки моего друга Олега Жукова, — он тогда сказал: «Назови «Ураганный джаз».

— Почему именно «ураганный»? Погодных явлений много. Ваша музыка вполне могла бы быть, например, «солнечной».

— Мы любим погорячее! Пристегните ремни! Хотя и лирику играем… У нас есть разные программы, зависит от настроения: все может поменяться по ходу концерта.

— В Интернете гуляет много джазовых аранжировок классики. Достается многим — бедному Шопену, Баху, другим. И правда, нечасто встречаешь джазовые обработки классики, сделанные с пиететом. У вас есть обращение к хору «Славься» Глинки и к «Шехерезаде» Римского-Корсакова. Не страшно обращаться к таким величинам?

— Обе аранжировки делал я. И честно скажу: у Корсакова даже и менять ничего толком не пришлось.

— Римский-Корсаков — джазмен?

— Если бы они с Глинкой жили в наше время… Вообще, в том и фишка: мелодия остается, но меняется гармония, и все звучит совсем иначе.

— У тебя много выступлений, включая джазовые джемы, по моим прикидкам — сотни две в год, не меньше.

— Я же многодетный. Половину мероприятий не играл бы. Где-то попса, где-то кавера надо поиграть. В идеале, конечно, соглашаться только на то, что интересно. Я мог бы даже бесплатно играть, но надо кормить семью, поэтому я не могу себе позволить не работать. Если бы мой папа был состоятельным олигархом, как отец Майлза Дэвиса, то я бы мог себе позволить заниматься только музыкой и творчеством и не бегать на рутинные работы ради заработка. Мы себе такого позволить не можем, но по возможности надо отказываться от токсичной работы, после которой ты словно пустой. Но многое зависит от того, с кем играешь. И кавера можно сыграть с удовольствием, с ощущением полета.

— Кто из музыкантов важнее всего для барабанщика?

— Мой шеф Ковалевский говорил, что ударник и басист — как муж с женой: вместе приходят в коллектив и вместе уходят. С басистом нужно совпадать! Второй по важности человек — пианист. Но если с басистом нет общей волны, то с клавишником нам вдвоем не вытянуть…

— Учитывая импровизационность всего происходящего не только на джемах, но и во время концертов, у тебя есть ритуалы перед выходом на сцену?

— В идеале надо к Богу обратиться. Важно просто посидеть и настроиться, поймать тишину и помолчать. Обычно мы же бежим постоянно, что-то на саундчеке не успели пройти — переживаем, ноты подбираем, суетимся…

«Ради этого стоит жить»

— Ни разу не видела тебя на сцене без кепочки. Всегда в ней! Это твой талисман?

— Когда я ездил в Нью-Йорк, видел, что многие музыканты в кепках играют. Потом заметил, что там китайцы продают кепки! Купил себе одну, черную, за пять долларов, — так понравилась! Стал в ней часто ходить. Потом подумал, что надо еще взять, а они там на улицах были повсюду! Было дело, я как-то две за пять баксов взял. Сейчас, правда, стали дорого стоить, чуть ли не по 20 долларов.

— Коллекционируешь?

— Да, коллекция уже собралась. Нравится мне! Еду на гастроли, вижу там клевую кепку и покупаю, что-то дарят… В одном заведении, где я веду джазовые джемы, есть одна посетительница, у нее была своя мастерская шляп, вот она мне тоже презентовала головной убор, а сыну — ковбойскую шляпу. Билли Новик тоже дарил кепку.

— О джазовых музыкантах есть устоявшиеся стереотипы: все они пьют, курят, девушки вокруг клубятся… Но ты-то — образцово-показательный.

— Мне приятно, что ты так считаешь. Не пью уже 15 лет — в один прекрасный момент понял, что дальше так продолжаться не может, нужно выбирать: либо музыка и семья, либо пьянство. Старшее поколение любило это дело, многие выпивали и все остальное… А молодые ребята другие, многие не пьют.

— У тебя большая семья, супруга, трое детей. Как они относятся к твоему образу жизни? Ведь ты заканчиваешь работать среди ночи… Отпускают?

— А как они не отпустят — понимают, что работаю. Мне тяжело бывает по утрам просыпаться, когда надо везти детей в школу, дела домашние делать, но ничего с этим не поделаешь, такая данность — папа-музыкант!

— То есть ночью ты джазмен, а утром — заботливый отец?

— Да, но меня в семье иногда жалеют. Очень помогает теща, я ее очень люблю, она у нас золото. И дети тоже иногда говорят: «Спи-спи, папочка!»

— С таким образом жизни можно и выгореть.

— Ты знаешь, иногда бывает такой эмоционально яркий концерт, когда всё получается и все понимают друг друга на сцене с полуслова, что не замечаешь, как проходит два часа, как будто улетали куда-то. Это и есть волшебство! И зритель это чувствует вместе с нами. Потом думаешь: «А что это было?» Такое невозможно забыть и хочется пережить снова и снова. После таких выступлений ты как будто заново родился. Наверное, поэтому у нас есть постоянные зрители, которые любят «Ураганный джаз» и приходят «полетать» вместе с нами. Ради этого можно пожертвовать и отдыхом, и сном. И ради этого стоит жить!!!