Игра по-взрослому: чем опасна подростковая тяга к сексуальным нарядам

Может ли подростковая сексуальность существовать отдельно от чужой похоти

Когда мы видим рекламу, в которой мелькают очаровательные — и соблазнительные, как без этого?! — юные девушки, мы редко задумываемся, отпраздновали ли они уже совершеннолетие. Однако иногда эта информация на поверхности: недавно, например, весь Интернет оживленно обсуждал коллаборацию бренда одежды с 13-летней дочерью известной исполнительницы. Фотографии — на грани приличий: чулки, декольте, мини и позы, которые притягивают заинтересованные взгляды, — все это вызвало массу дискуссий. И всколыхнул старый вопрос: как отделять желание девочки «поиграть во взрослость» от давления общества.

тестовый баннер под заглавное изображение

Подростковая сексуальность — тема, которая вызывает постоянные споры. С одной стороны, желание экспериментировать с внешностью и «щупать» свои границы — это естественный этап взросления. С другой стороны, как только девочка выходит из своей комнаты, эти эксперименты становятся частью общественного договора, а заодно и частью системы потребления. Сексуализация подростков — это не о самих подростках. Это о взгляде взрослых, который делает детскую игру и подростковую уязвимость частью коммерческого продукта. Девочка может экспериментировать с образом, но акцент на сексуальности появляется благодаря «хищному» взгляду — взрослому, чаще всего мужскому. И вот тогда эта сексуальность отлично продает нужный товар. Или просто формирует комплексы, прорабатывать которые девушкам приходится не один год.

«Я же вижу, что ты не монашка»

— Когда мне было 14, я увлекалась мини-юбками и пуш-апом — очень хотелось почувствовать себя взрослой, — рассказывает Алиса, которой недавно исполнилось 30. — Казалось, что я очень круто выгляжу. Но однажды, возвращаясь домой после школы, услышала от водителя автобуса: «Я же вижу, что ты не монашка». Мужчина начал активно заигрывать, трогать меня за ноги и приглашать меня отдохнуть где-нибудь вдвоем. Тогда мой мир перевернулся.

Девушка вспоминает: быстро пришло осознание, что одежда, которая для нее была попыткой выглядеть «постарше» ради красивого отражения в зеркале, для кого-то стала прямым сигналом к действию. По словам Алисы, после этого эпизода у нее случилась первая паническая атака, долгое время после этого она чувствовала себя беззащитной и «маленькой».

— Рассказать было некому, и единственный выход для меня был простой: начать себя «прятать» под объемной одеждой и больше не подавать «сигналов». С этого момента я стала смотреть на себя иначе, — резюмирует девушка.

Такие истории не уникальны. Если поколение сегодняшних двадцатилетних выросло уже в эпоху оверсайз и гендерно-нейтрального стиля одежды — того самого, из-за которого кривятся: мол, не поймешь, мальчик или девочка, — то те, кто постарше, застали подчеркнуто-женственную и сексапильную моду. Причем следовали ей почти все, от 13 до 43, не особенно задумываясь о последствиях. История Иры, которой сегодня 27, наглядно демонстрирует, чем это оборачивалось.

— В мои подростковые годы мама говорила: «Когда есть что показывать, надо показать». Мне было 16, и я с радостью носила открытые топы и джинсы с заниженной талией. Я шла к подруге, а навстречу шла компания парней постарше. Они начали мне кричать «ну что, красотка, куда собралась?», насвистывать и подшучивать. Тогда мне впервые стало стыдно за свой внешний вид, мое тело как будто бы перестало мне принадлежать. Они разговаривали со мной так, будто я их развлечение, — говорит Ирина.

По словам девушки, этот эпизод сильно на нее подействовал: она больше не могла носить ничего открытого и начала зажиматься — в одежде, в осанке и даже в голосе.

Оля, которой сегодня 31, рассказывает, что, когда ей было 15, она пошла на школьную дискотеку в короткой юбке.

— Мы с девочками просто танцевали, но один парень из старших классов подошел и начал активно трогать за талию и спускать руки ниже. Я сказала «отстань», а он ответил: «Ты же сама пришла в такой одежде, чего ты?» Никто из старших даже не обратил внимания.

После этого девушка очень долго винила себя — думала, что неправильно оделась.

— Только спустя годы я поняла: виновата была не я, а парень. Но до сих пор, когда надеваю мини, появляется тревога, как будто я снова та маленькая девчонка на дискотеке, — вспоминает Ольга.

Можно сказать, что Ольге повезло, она избежала более тяжелых последствий. Ведь даже после настоящих трагедий — если женщина стала жертвой сексуального насилия — порою находятся те, кто спрашивает: «А во что ты была одета?» Как будто подразумевая, что девушка в излишне откровенной одежде виновата сама. В качестве демонстративного ответа на этот вопрос в Америке несколько лет назад была организована выставка, на которой сотни жертв изнасилования собрали вещи, которые были на них в момент трагедии, и продемонстрировали, что насильников могли «спровоцировать» пижамы и офисные костюмы, джинсы с футболками, нарядные платья и что угодно другое…

Девочка «соблазнительная», хорошо продает

На протяжении десятилетий массовая культура использовала образы «ранней зрелости». Часто в литературе, кино и моде подросток становился не героем со своим голосом, а атрибутом чужих фантазий.

Самый известный пример — «Лолита» Владимира Набокова. В оригинале роман показывает трагедию ребенка и разрушительную силу взрослого желания, но массовая культура перевернула смысл: девочка превратилась в «юную искусительницу», хотя это были лишь извращенные фантазии взрослого мужчины в отношении 12-летней девочки. К сожалению, этот миф закрепился и до сих пор оправдывает сексуализацию подростковых образов.

Маркетинг давно усвоил: подростковый образ продается. В 1980–1990-х появились рекламные кампании, где лицами брендов были несовершеннолетние модели. Позы, реплики и контекст делали акцент на сексуальности, даже если сами подростки этого не осознавали.

Одна из самых ярких иллюстраций — рекламные кампании Calvin Klein. В 1980-м 15-летняя актриса Брук Шилдс произносит в кадре фразу: «Хочешь узнать, что между мной и моими Calvin’s? Ничего». Кампания стала культовой, но одновременно вызвала волну критики: слишком откровенный подтекст для несовершеннолетней. Спустя годы в документальном фильме уже взрослая актриса призналась: это было испытание. Ее называли «национальным секс-символом», а сама она чувствовала себя задавленной и беззащитной.

Позже, в 1992 году, 17-летняя Кейт Мосс позировала обнаженной в кадрах с актером Марком Уолбергом. Кампания получила статус «иконической», а юная девушка стала символом «героинового шика». Но за красивой картинкой скрывались страдания: она рассказывала о панических атаках, нервных срывах и о том, что чувствовала себя «обнаженной и беззащитной» перед объективами и индустрией.

Эта практика показала главную закономерность: подростковый образ выгоден бизнесу именно своей двойственностью. Он соединяет «невинность» и «искушение», тем самым вызывает реакцию и обсуждение. Мир действительно любит «юную сексуальность». Бренды используют несовершеннолетних в провокационных образах и превращают их в символы чужих фантазий. Но за этим эффектом стоит цена — психологическое давление на тех, кто оказывается в центре дискуссий.

Чем меньше одежды, тем больше охваты

Сегодня индустрия работает немного иначе. Роль брендов частично заняли алгоритмы социальных сетей. Подростки экспериментируют с макияжем, одеждой, позами, выкладывают фото и видео. Алгоритмы замечают: чем сексуальнее образ, тем заметнее ты будешь. Так личная игра становится частью маркетинговой статистики. И снова возникает тот же сценарий: подростковая «игра во взрослость» приносит выгоду.

Желание «казаться взрослым» — естественный этап взросления. Но в тот момент, когда игру подхватывают бренды и алгоритмы, подростковый образ становится тем, что можно продать. Важно не обвинять самих подростков: их действия — эксперимент. Определяющим оказывается взгляд индустрии, превращающий личные поиски в то, что можно продать.

— Подростки всегда хотят выглядеть старше, — объясняет клинический психолог Святослав Сатяев. — Это дает им чувство принадлежности к миру взрослых. Для самих себя они уже не дети, поэтому начинают отделяться от всего детского. И сексуальность здесь часто становится атрибутом взрослости — способом почувствовать себя взрослее, исследовать свою половую принадлежность и гендерную роль. С точки зрения окружающих, это может выглядеть чрезмерно, комично или даже нездорово, потому что подросток просто ищет себя и еще не до конца понимает, где его поведение нормальное, а где нет. Но нельзя автоматически говорить, что любое «взрослое» поведение или изменившийся внешний вид — это признак психологической проблемы или травмы. Важно смотреть на контекст: насколько рано происходят изменения, насколько они радикальны, что происходит в окружении подростка и в культурном поле общества.

Если же говорить о патологической ранней сексуализации, она может иметь разные причины: это может быть ответ на травму, связанную с сексуальностью, гормональные нарушения, неблагополучная среда. Но сегодня, по мнению специалиста, гораздо большее влияние оказывает интернет-культура, где отношение к сексуальности одновременно разнообразно и противоречиво. Подростки часто ориентируются на то, что видят вокруг. И если девочка видит, что в современном мире сексуальность монетизируется — используется не для собственных потребностей, а как способ достижения целей, денег или популярности, — это, естественно, формирует искаженное восприятие себя, своего тела и сексуальности.

Психолог и сексолог Людмила Пепеляева соглашается с коллегой: по ее словам, ранняя сексуализация подростков — это отражение внутренних противоречий психосексуального развития.

— Девушка впервые сталкивается с новым телесным опытом: гормональные изменения усиливают ощущения, тело стремительно меняется, и вместе с этим появляется потребность осознать свое «я» в новой форме. В этот период особенно важно поддержать подростка в понимании своих границ, желаний и страхов, — объясняет сексолог.

По словам Людмилы, ключевая роль здесь принадлежит родителям, прежде всего матерям. Задача не сводится к контролю внешности. Важнее — разговоры: о том, что происходит в теле и сознании, о том, что сексуальное развитие — это не только внешность или привлекательность, но и постепенное, бережное знакомство со своими чувствами и телесностью. Подростки еще не умеют различать, где здоровое выражение себя, а где риск, и потому нуждаются не в осуждении, а в доверии.

— Ранняя сексуализация, — отмечает психолог, — это не столько проблема, сколько сигнал. Сигнал о том, что подростки ищут свое место в мире взрослых, но делают это в условиях давления соцсетей, рекламы и культурных табу на открытые разговоры о сексуальности. И чем больше мы будем молчать, тем сильнее они будут искать ответы вовне.

Таким образом, культура гиперсексуальности оказывает двойное давление: с одной стороны, подростку внушают, что ценность — в сексуальности, а с другой — одновременно его массово осуждают за «слишком взрослый» или «слишком откровенный» образ.

Это создает парадокс: подростки начинают воспринимать собственную ценность через тело, а не через свое «я» и внутренний мир. Появляется риск того, что подросток смотрит на себя глазами внешнего наблюдателя и живет ради чужих оценок.

Сексуализация подростков — зеркало общества, увлеченного гиперсексуальными образами. Она не о самих юных девушках, а о системе взглядов, где тело женщины и девочки становится объектом потребления. Но право подростка — пробовать «взрослые роли» без страха, что его «поиск себя» будет использован против него. Мнения специалистов подтверждают: подростки всегда будут стремиться к миру взрослых. Это естественный процесс самопознания. Задача взрослых — создать пространство, где этот поиск будет безопасным: без давления общества, без риска быть превращенным в объект чужих фантазий и маркетингового подхода.

Только в этом случае подростковая сексуальность сможет остаться тем, чем она и должна быть — частью личного взросления, а не элементом маркетингового инструмента.