Анзор Кавазашвили: Я всю жизнь болел за «Спартак»

Один из лучших вратарей мира отмечает 85-летний юбилей!

В этом году исполняется 85 лет одному из лучших футбольных вратарей мира, бронзовому призеру Чемпионата Мира 1966 года, двукратному чемпиону СССР и двукратному обладателю Кубка страны, Анзору Кавазашвили. Вместе с первым заместителем главного редактора «Московского комсомольца» и своим давним другом Пётром Спектром неувядаемый Анзор Амберкович вспоминает самые яркие страницы своей жизни, и людей, с которыми он добивался великих побед во славу нашего футбола.

тестовый баннер под заглавное изображение

— Дорогой Анзор Амберкович! Поздравляем вас с юбилеем! Вы как-то сказали фразу: «Не было бы Яшина, не было бы Кавазашвили». Я помню эту вашу фразу, но что она именно обозначает, расскажите поподробнее?

— Я вообще справедливый человек, и никогда не кичусь своими успехами или заслугами перед обществом, перед государством, перед футбольным миром. Я всегда реально на все вещи смотрю и очень рад, когда мне иногда специалисты делают замечания. Если я что-то сделал не так, как профессиональный вратарь, допускаю. Я всегда учился у старших. Лев Иванович был именно тем самым стабилизатором моей вратарской жизни, которая давала мне право перенимать у него все его высочайшее мастерство. А у Льва можно было научиться очень многому за счёт того, что он был очень высокий, с длинными руками. Он абсолютно в совершенстве владел выходами из ворот. Вратарская площадка — это вообще его было место, где он всегда был первым. Но он выходил и в штрафную, где контролировал всё, в том числе верховые мячи, это очень важно для игры вратаря совместно с защитниками. Во-вторых, у него было изумительное чутьё выбора места. Он читал игру, читал каждое движение соперника с правой, с левой стороны, с центра поля, и он абсолютно совершенно выбирал место, так чтобы все удары, которые идут в створ ворот, попадали в него. И все удивлялись: «Это что же, игрок не может ударить чуть в сторону, чтобы он не допрыгнул?». Этому я, с моим маленьким ростом, научился у него в совершенстве. Я следовал его примеру, мы приходили заранее на тренировки, и где-то час-полтора тренировались отдельно. Он мне всегда говорил, как надо играть, поправлял, и я никогда не обижался, потому что он был мой учитель.

— Анзор Амберкович, скажите, вам снится иногда тот матч против Пеле в июле 1965 года в Москве? Вы же с ним потом вспоминали эту игру 65 года?

— Мне снятся очень многие матчи, особенно после того, когда я посмотрю по телевидению свои игры. Я сижу и смотрю один, никогда не зову ни жену, ни дочь, никого. Я один смотрю, я знаю, что было 50 лет назад, как матч закончился. Я помню каждый момент, когда мне или забивали голы, или когда я брал мяч. Каждое действие, что происходит на футбольном поле, я как будто заново переживаю. Я весь в игре, сам себя ругаю: «Что ты делаешь, беги туда, прыгай там, отдай мяч тому». Я вживаюсь в эту игру, которая была в прошлом. Психика моя настроена так, что я всегда в футболе.

— Но ведь этого всего могло не быть. Вы же в 13 лет достаточно серьёзно заболели. Что там вообще случилось?

— Наша семья собиралась вечерами дома — сёстры мои многочисленные, мама. Мы собирались и готовили ужин, и еще мы любили вечерами петь. У меня был очень хороший голос, такой же, как у моей мамы. И у моей сестры старшей был тоже шикарный голос. Все соседи собирались вокруг нашего дома и слушали, как мы поём. Вот получилось так, что спели, поужинали, это было часов в шесть вечера. И что-то мне захотелось прилечь. Я лёг и мои родные меня как будто потеряли. Я не встаю, через полчаса ко мне подходит сестра. Она была медсестрой, работала в больнице. Берёт меня за руку, я холодный. Она тут же подняла шум, схватила меня за руки, а через триста метров триста была городская больница. И она меня на руках туда принесла.

Начали проверять, а у меня желчный пузырь прорвался. Сорок дней меня там держали. Тогда пенициллин был очень тяжёлым. Моя сестра доставала мне его четыре раза в день. Сорок дней я лежал на боку со шлангом во рту, и в стакан три раза в день накапливался гной, представьте себе, что это такое. А когда я из больницы вышел, мне запретили вообще двигаться, бегать. Кто мог подумать, что в футбол буду играть? Слава богу, что так всё замечательно закончилось.

— Но вы ведь все равно иногда озорничали? И пятёрки с плюсом по поведению в школе у вас не было. Скажите пожалуйста, зачем вы, уже знаменитый вратарь сборной, вместе со своим другом Владимиром Пономарёвым во время турне советской команды по Южной Америке купили настоящие револьверы? Как это пришло вам в голову?

— Пономарев был из ЦСКА, он военный, у него звание. А я, как все грузины или все кавказцы, обожаю оружие с детства. Я всегда мечтал быть офицером. И когда я вижу оружие, меня словно трясёт. И можете представить, когда мы пришли в этот магазин, я там увидел уйму прекрасных, блестящих пистолетов, ружей разного калибра. Глаза разбегались, и мы по 25 долларов купили револьверы.

— А откуда у вас были деньги?

— У нас был коммерческий матч. За коммерческий матч нам каждому заплатили по 500 долларов чеками, которые принадлежали этому огромному магазину. Не деньгами, а чеками. Вот мы и потратили по 25 долларов на оружие. А потом мы их взяли и выбросили.

— Почему выбросили, расскажите.

— В магазине за нами четыре человека ходили, наблюдали. Ну, мы подумали, наверное, контрразведка ихняя, бразильская. Такая же история у нас в Греции была, когда там три полковника устроили переворот (Военная диктатура правого толка в Греции в 1967—1974 годах — Ред). У нас был матч. Мы перед игрой вышли, выстроились, наш посол сидел в ложе. А через перегородку рядом с ним сидели эти три полковника. Это политика, они же не могут сторониться друг друга. И вдруг вместо гимна Советского Союза включили «Боже, царя храни». Когда мы это услышали, мы сразу рассыпались по полю, мы же знаем, что такое наш гимн. Народ удивлён, не поймёт, в чём дело, почему мы разбежались. Кто-то даже начал свистеть. Вдруг я смотрю на трибуне посол наш стоит и помощнику что-то говорит возмущённо. Помощник подбегает к одному из полковников и тоже что-то говорит, тут же прекратили музыку. И через две минуты нашли гимн Советского Союза, и мы опять выстроились, и так далее. Вот почему я это всё вспомнил. Мы знали, что провозить почти ничего нельзя, мы знали, что нас могут проверить. Просто возникло такое минутное желание потратить деньги, потому что не долларами дали, а чеками. Поэтому мы это позволили себе, но для того, чтобы нас не задержали, мы это всё выбросили.

***

— Золотые страницы истории московского «Торпедо», 60-е годы прошлого века. Тренер Маслов, «Великий дед»! Сразу приняли его приглашение? Вы же играли сначала в тбилисском «Динамо», потом в ленинградском «Зените». Почему вообще вы не остались в тбилисском «Динамо»?

— Я в Тбилиси и остался бы, если бы не было несправедливого отношения ко мне со стороны руководства «Динамо». В чём оно заключалось? Я в 1959 году стал играть в основном составе. И когда «Динамо» начало выигрывать, там был вратарем Сергей Котрикадзе, на четыре года старше меня. Не просто знаменитый, а в сборную вызывался, и так далее. И вдруг меня, пацана, вместо него поставили. Значит, там немножко было так, что люди вошли в эйфорию. Что это такое, откуда этот пацан появился, и так далее? Но я стал играть. А потом я заболел радикулитом к концу сезона. Команда уехала в Бельгию на коммерческие товарищеские игры, как в отпуск. Меня не взяли. Это для меня сыграло решающую роль, чтобы уйти оттуда. А в Ленинграде в это время команду взял Георгий Жарков. Если помните, был такой тренер, его брат был судьёй. А он тренировал меня в сборной СССР среди юношей. И он мне позвонил и говорит: «Азорчик, играть хочешь?»

Я принял предложение очень охотно. Приехал в авиакассу на Центральном вокзале. Не на центральной площади, а на Руставели. Там была билетная касса. Я туда вошёл, даю паспорт, говорю: «Мне на Ленинград». Кассирша увидела, кто пришел, и говорит; «Сейчас, сынок, подожди». Вышла, вернулась, даёт мне паспорт, говорит: «Сынок, на паспорт этот билет выдавать не велено». Я говорю: «Почему?» Она: «Не знаю, не велено и всё». Я заплакал. Выхожу на улицу, стою и плачу. Даже можно рыдаю. И вдруг мой дядя идёт. Он был ректором Батумского педагогического института, проходил мимо. Увидел и спросил; что с тобой, кто тебя обидел. Я говорю: «Вот так и так». Анзорчик: «Не волнуйся, я всё решу». Пошёл со своим паспортом, взял билет, даёт и говорит: «В аэропорт придёшь, рейс-то утренний, кепку надвинь, глаза закрой, и никто на тебя смотреть не будет». Я точно повторил то, что он мне сказал, опытный человек. И улетел.

— Вас не пытались вернуть?

— Несколько раз приезжали в Ленинград, ловили меня. Меня даже так спрятали, что в «Пахтакор» отправили на целый месяц. Детективная история.

А в этот момент «Торпедо» стало обладателем кубка и чемпионом Советского Союза при Маслове. И играли они с нами последнюю игру в Ленинграде. И вот ко мне подходит Слава Метревелли: «Азотчик, Дед хочет тебя пригласить в «Торпедо», ты пойдёшь?» Я говорю: «Пойду». Он так на меня посмотрел, говорит: «Ну ты же знаешь, у нас два вратаря — Глушков и Поликанов». Я говорю: «Я знаю, но я их переиграю». Вот сколько у меня было самомнения о себе, что я их переиграю. Я пришёл и заиграл.

— В то время «Торпедо» блистал Стрельцов, трагическую историю которого мы все знаем. В момент вашего прихода он находился в местах лишения свободы. И потом Вольский, вы знаете эту историю, обратился к Генеральному секретарю Брежневу. И Стрельцова досрочно освободили. Вы когда в первый раз его увидели?

-Мы слышали о нем. Но когда его арестовали, меня ещё в команде не было. Его фотографии везде висели у нас на торпедовской базе в Мячкове, красавец-атлет с русыми волосами. Долго, долго мы его не видели. Пять лет прошло после того, как его осудили. И вот он возвращается. И наше заводское руководство его устроило в строительный цех. И он за них играл. Год играл. Наше руководство завода старались его включить в основную команду, чтобы он играл, но не разрешали долго.

В первый раз я его увидел, когда он играл за цеховую команду. Мы ходили всем основным составом, смотрели все игры с его участием. Это было на Восточной улице, на стадионе, но не основном поле. Там было еще одно гаревое поле. И вся трибуна стадиона, которая была с той стороны — битком, народ приходил. И там, внизу, где гаревое поле, с той стороны стояли и кричали: «Эдик, ты меня помнишь?» Вы не представляете. Со всего Советского Союза приходили смотреть на него. Но он, конечно, стал другой. Тот стройный мальчик, который был, стал грузным. Он довольно жёсткий стал. На голове волос уже почти не было. Футболист играл с ним в той команде, такой дохлый, нападающий. Эдик делал всё, чтобы этот мальчик всё время был в лидерах по забитым мячам. Все мячи отдавал ему, и тот в пустые ворота забивал. Народ обожал его, опять звезда вернулась. А потом ему разрешили играть в основном составе. А затем, наконец-то ему разрешили выехать за границу с нами.

В Австралии мы играли под наблюдением нашего капитана Орлова, он нас сопровождал. Как тогда говорили, из Министерства культуры, а, естественно, он из КГБ был. Мне, как комсоргу, поручили следить за Стрельцовым, поселили нас в одном номере.

И где-то в 11 часов вечера в двери стучат. Проснулся, открываю. А там стоит целая бригада во главе с Владимиром Гороховым, вторым тренером. У него челюсти прямо туда-сюда ходят. И ещё кто-то был, человека три или четыре.

— Где он? — кричат.

— Ну где, спит, — говорю.

Свет включают, а на кровати пусто. «Куда ты его дел? Тебе же сказали следить!»

И вдруг по коридору голоса.. Идут Стрельцов и Володька Щербаков, и с ними какие-то украинские девочки. Как на него набросились!

— Да мы не пили ничего, только кока-колу, — он в ответ

— Вот чего ты их сюда ведёшь?

— Мы подружились, украинцы, наши девочки, поговорили, и всё.

Тогда Горохов им говорит: «Гоу-гоу, вашу мать». И мне выговор по комсомольской линии сделали.

— Есть множество историй про знаменитую торпедовскую базу в Мячкове, которые в историческом ракурсе не уступят легендарной спартаковской Тарасовке. Вы на ней решили праздновать чемпионство. И утром обнаружилось, что пропала ваша золотая медаль. Как это случилось?

— Празднество завод устроил на базе, а не в ресторане. Начало было в семь вечера. С завода имени Лихачёва приехало руководство, был Аркадий Иванович Вольский, уполномоченный ЦК КПСС по заводу.

Я из дома только выехал на шоссе, и вдруг пурга такая поднялась, что ничего не видно. Стоят милицейские посты, ни одну машину не пропускали в область. И я опоздал, пока эта пурга закончилась, приехал туда к восьми часам. Только в зал захожу, мне говорят: «Ну наконец-то наш сынок Анзор пришёл». Я сел рядом с Валентином Ивановым. Он встаёт и говорит: «Что ты себе, Анзор, думаешь? Всё можно простить, но такой праздник, а ты не уважаешь никого?» И всё, я упал. Я не пил вообще никогда, но в этот день коньяком нажрался так, что не помню, что я делал. Ну и утром — где золотая медаль? У всех есть медали, у меня нет.

А у нас была женщина комендант. И я говорю: «Мама, я медаль потерял». Они два огромных чана, в которых был мусор, вывернули, и нашли. Когда тарелки счищали, то в моей тарелке, видимо, медаль лежала.

***

— Вернёмся к футболу, и вернёмся к грустному моменту. Прямо скажу, я мальчишкой тогда плакал, не знаю, плакали ли вы. Матч на чемпионате мира 70-го года в Мексике с Уругваем. Что там произошло?

— Я два раза плакал в жизни вообще из-за футбола. Первый раз в 63-м году. «Торпедо» играло в Ростове. Мой отец впервые за всю нашу жизнь совместную приехал в Ростов посмотреть, как я играю. И я счастлив был, когда его перед игрой увидел. И он мне говорит: «Давай, иди играй». И мы проиграли 0:3. Я рыдал в раздевалке, что отец впервые увидел, как я проиграл.

А второй раз это было в Мексике, естественно. Когда меня хотели признать лучшим вратарем чемпионата мира. Вся пресса мира признавала. Уже интервью заранее забрали, уже фотографировали, готовили для журналов интервью, и так далее. А в итоге голкипера Уругвая Мазуркевича признали лучшим вратарём.

— Давайте вспомним, какая драма там произошла. 117 минута , 0:0, дополнительное время. Напомним молодым нашим зрителям, дополнительное время тогда играли два тайма по 15 минут. Осталось три минуты уже второго тайма дополнительно.

— Я был настолько уверен в своих силах, что ни пенальти не пропускал, ничего, ловил все мячи. За все игры в Мексике, которые я играл, я пропустил только один гол. С бельгийцами в подгруппе мы играли. Лев Иванович Яшин был в запасе. При счёте 4:0 мне дважды били поворотом, я дважды отбивал, и они меня внесли с мячом в ворота тогда. Но 4:1 мы их обыграли.

И получилось так, что начинается игра с Уругваем. Я там взял несколько мячей из разряда не берущихся. Нашему защитнику Валентину Афонину поручили персонально опекать Луиса Кубилью. Самого ильного у них нападающего, и он его выключил полностью из игры. Кубилья ничего не смог сделать. И тогда ему сказали: «Уходи от Афонина». Он начал мигрировать по всему полю, пошёл на левый фланг вместо правого. И в конце дополнительного времени он выпустил мячик за лицевую линию. Наши игроки все подняли руки. обращая внимание судьи, который рядом стоял, а тот не свистнул. И Кубилья затащил мяч обратно в поле. А я в этот момент стоял у штанги, и и сделал всего лишь два шага вперед, забрать мячик. Этого хватило для того, чтобы Эспарраго забил нам гол с подачи Кубильи.

— У вас же была невероятная прыгучесть. Вас даже звали «Чёрная Пантера». За что вас так прозвал народ?

— Вы знаете же, что Хомичуа во время англиского турне сборной в 1945 году прозвали ««Чёрный Паук». А потом «тигром» после возвращения из английской эпопеи. Льва Яишна звали «Лев». А я вот — пантера.

— За четыре года до тех событий, о которых с Анзором Амберкович ейчас вспоминали, даже немножко со слезами на глазах, было самое высокое достижение в истории и советского, и российского футбола. Это бронзовые медали чемпионата мира 1966 года. Где вы играли вместе с Яшиным по очереди играли в воротах.

— Морозов Николай Петрович, который был главным тренером сборной, и Юрий Золотов, они из «Торпедо» пришли. И поэтому они относились ко мне очень хорошо. Когда встал вопрос, кого ставить на первую игру с Северной Кореей, то они решили, что я буду стоять. Мы выиграли 3:0. Главное, что мы этих футболистов вообще никогда не видели: никаких архивных материалов, никаких снимков — ничего не было. Мы их не знали. Нам сказали: «Ребята, с первой минуты берите их в жёсткие клешни, и не давайте им разворачиваться, иначе они очень быстрые и могут вас переиграть». Начали их сразу же при приёме мяча атаковать, и мы их обыграли 3:0.

А когда матч закончился, то во всех английских газетах была карикатура: корейское лицо футболиста, челюсть вот так в сторону, с другой стороны — боксёрская перчатка и СССР, его бьют по челюсти.

***

— Все привыкли: вы — не просто торпедовец, вы — один из самых знаменитых торпедовцев в славной истории клуба. И вдруг, мама дорогая, вы в «Спартаке»! Как так случилось?

— Обычная человеческая жизнь, бывает так: Тбилисское «Динамо» очень хотело меня переманить. Они долго добивались, и наконец в один прекрасный день 1968-го года прислали Славу Метревели. Славка начал меня уговаривать.

Что такое уговор по-грузински? Обещали золотые горы: квартира, машина. Это в советские времена. Тем более МВД, они могут всё, во всяком случае тогда. И они меня почти уговорили, чтобы я написал заявление.

Я так, знаете, с сомнениями, но написал заявление. Пришёл к главному тренеру Валентину Иванову. Он говорит: «Ты что, всю ночь не спал?» Я говорю: «Они мне всё сказали, там родители мои, золотые горы посулили в Батуми». Он говорит: «Я не решаю, иди к Вольскому». Мы в заводоуправление пришли, зашли к Вольскому. Вольский мне говорит: «Анзорчик, ты что делаешь? Ты у нас встал на ноги, всё мы для тебя сделали. Что ещё надо, скажи?» Я говорю: «Квартира у нас и так есть…Аркадий Иванович, отдайте заявление». И при нём порвал. Он спрашивает: «Всё, на этом закончилось?» Я говорю: «Закончилось».

Возвращаюсь домой, все довольны, на душе спокойно. Вдруг — звонок. «Ну что, решили?» Я говорю: «Не поеду». Проходит 10 минут, звонят мне из Федерации футбола Грузии. И спокойно так говорят, что если я в Грузию приезжаю, то становлюсь членом ЦК или секретарём.

Молодость, молодость! Вот такая глупость случилось со мной, я даже не стал Вольского слушать, заявление написал.

Мне Гиви Дмитриевич Чохели, тренер тбилисского «Динамо» говорит: Сейчас Слава Метревели придёт к тебе с билетом, и вылетайте.

— Хорошо, — отвечаю, и вдруг спрашиваю Гиви — Подожди, подожди, слушай, у меня один вопрос. Я буду играть в основном составе?

И вот здесь Гиви не дипломат, а просто хороший человек, прямой, спокойный профессиональный футболист, сказал: «Кто будет из вас, лучше, Ромас Урушадзе прекрасный вратарь, или ты, тот и будет играть». И когда я это услышал, я ему сказал: «Пошёл ты туда-сюда, тогда со своим Урушадзе вместе». И положил трубку.

Зашёл на кухню, полстакана водки налил, выплюнул. И вдруг звонок. Подхожу к телефону, беру со злости трубку и говорю: «Чего ты хочешь?» Вдруг раздаётся в трубке голос гундосый моего товарища Коршунова Анатолия. Прекрасный футболист, тренер великолепный: «Тебя Николай Петрович Старостин приглашает».

— Они вас прослушивали, что ли? А приглашает куда?

— У трёх вокзалов, помните, ту них был офис в Коптевском переулке? В Коптевский переулок, говорю, приеду. Приехал, он меня ждёт на третьем этаже, я захожу.

«Так, Анзор, дорогой! — губами пожевал немножко сначала, как всегда Николай Петрович это делал. — Значит, так: вот тебе бумага, вот ручка. Напиши свои преференции, что тебе необходимо?

Я говорю: У меня нет никаких преференций. Меня «Торпедо» обеспечило всем: машина, квартира. Всё у меня есть, зарплату я в сборной получаю.

— Значит, зарплата будет постоянно, ежемесячно. И за каждую игру ещё дополнительно за выигрыш наличные.

Я говорю: мне ничего не нужно. А потом спрашиваю: Вы извините меня, но у вас есть прекрасный вратарь, зачем я вам нужен? У меня с Тбилиси только что скандал был, они сказали, кто будет лучше готов, тот и будет играть.

А Старостин отвечает, что Маслаченко уже ушел из команды.

Я ему сказал: Простите, я не могу вам не верить, он ещё молодой. Тридцать три года всего.

В итоге я написал заявление. И Маслаченко со мной не разговаривал несколько лет. Он говорил, что пришёл Анзор, и ему пришлось из-за этого уйти.

— Положа руку на сердце, что ближе — Тарасовка или Мячково?

— Я всю жизнь болел за «Спартак». Мы, дети маленькие, ещё во дворе у нас в Батуми, все болели за «Динамо». Все абсолютно, а у меня принцип такой, я очень своевольный человек, и мне хотелось им показать, что мой выбор лучше, чем их. Я выбрал «Спартак» с детства. И я эту команду любил, даже когда в «Динамо» Тбилиси пришёл.

Я спартаковец душой. Когда в пятьдесят седьмом году возвращался с юношеской сборной СССР из-за границы, где получил золотую медаль за вратаря турнира. То приехал в Тарасовку. И встретил у ворот базы Николая Петровича. Я же не знал в лицо его тогда. Подхожу, хочу войти в здание, вижу сидит пожилой человек, и говорит: Сынок, ты куда?

Я говорю: Я хочу играть в «Спартаке».

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Сынок, тебе ещё рано. Ты где играешь? Поиграешь там два, три года, а потом и приходи.

Я повернулся, пальцем погрозил ему: Будешь просить, больше не приду. И ушёл.

Поэтому, когда я ушёл в «Спартак», у меня только от одного было на душе тяжело, что я «Торпедо» изменил. Восемь лет находиться среди людей, с кем ты воспитываешься, чувствуешь близость, и потом от них уходишь, и против них начинаешь играть — это очень сложно. Это характер надо перестраивать. Но я перестроил только потому, что в «Спартаке» меня приняли как родного человека.

— А затем опять, в зените своей славы, место основного вратаря за вами забронировано в «Спартаке». И вдруг вы решаете уехать в «Торпедо» Кутаиси. Что это было? Опять «ошибка молодости»?

— Нет, это был мой переход уже на тренерскую деятельность, там не было никаких игровых моментов. Я уже заканчивал. В семьдесят первом году я сказал Николаю Петровичу, что играть больше не буду. В этот момент я хотел тренером работать в «Спартаке», просто в детской спортивной школе. Или если еще какую-то мне должность предложили бы, я бы согласился.

— А почему вы решили заканчивать?

— А потому что у меня сложности с фигурой. Я всю жизнь на диете сидел. Мне стоит покушать что-то, я тут же два килограмма прибавляю. Мне надоело уже это, и я решил перейти на тренерскую работу.

Вдруг появился первый секретарь горкома партии Кутаиси. Звонит и говорит: «Я приехал специально к вам по заданию бюро горкома партии».

— Что случилось?

— Мы вас приглашаем играть

— Вы что? Я заканчиваю играть, я больше играть не буду

— Мы можем встретиться?

Он меня в ресторан пригласил. Я ему говорю: «Я могу только при одном условии поехать к вам, если я буду старшим тренером команды». Он говорит: «Я переговорю со своими». Но нам нужно только первое место, чтобы выйти. Я говорю: «Тогда мне надо будет из Москвы взять несколько человек». Он говорит: «Я поговорю». Он переговорил со своими, они дали согласие. И он меня пригласил старшим тренером.

Мы выиграли семь матчей, у нас была перспектива на первое место. Но начались интриги людей, имена, которых называть не хочу. В итоге я поехал на базу, собрал вещи, отправился в аэропорт. Самолёт утром только. Я билет взял, сижу, сплю в кресле. Вдруг кто-то подходит, представляется — начальник административного отдела. И говорит, что со мной хотят встретиться, по известному мне адресу. Я отвечаю: «ЯНе пойду». Он говорит: «Вы знаете, если вы не пойдёте, ваши футболисты, пять человек, которые здесь, они останутся без дополнительной оплаты. А я в машине уже привёз мешок денег. Надо вам отдать, а вы сами распределите среди них». «Ну ладно, давайте встретимся, пойдём, но учтите, после этого всё равно я уеду». Деньги я ребятам отдал, а затем через некоторое время в Москву улетел. И мы на этом расстались совсем.

***

— Анзор Амберкович, как вас в Африку-то занесло, да ещё с подачи тогдашнего генсека Горбачёва?

— Это было так: когда хоронили Черненко, то собралась комиссия по похоронам. И кто возглавляет комиссию, то и будет новым генеральным секретарем. На похороны приехали многие руководители других стран.

Я по телевизору видел, что к Горбачеву на церемонии прощания подошел красавец в военной форме генеральской, африканец. И они задержались на полминуты дольше, чем положено по протоколу.

А на следующий день мне звонит начальник департамента министерства спорта СССР: Анзор, приезжай срочно». Я говорю: «А что случилось?» «Паспорта у вас нормальные заграничные?» Я говорю: «Да, у меня и у жены нормально, а что?» «Значит, вам надо выехать, куда приедешь, узнаешь — куда».

Я приехал туда, и он говорит: «Генерал, это был президент гвинейской республики. И он попросил, назвал твою фамилию, чтобы национальную сборную возглавить. Горбачёв сказал: «Да». Так что 24 часа на сбор. И через 2 дня вы должны с женой улетать», и вот мы полетели туда.

— Анзор Амберкович, наша с вами юбилейная беседа подходит к концу. В завершение с большой гордостью хочу сказать, что несколько лет назад в Сокольниках, в спартаковском манеже мы с вами вместе выходили на поле накануне вашего 80-летия. И, конечно, очень многие, в том числе и я, хотели забить гол великому Анзору Кавзашвили. Но забить Анзору Кавзашвили по-прежнему невозможно. С юбилеем вас!

— Спасибо. Это было как раз чествование 85-летия «Спартака». Я хочу про «Спартак» сказать дополнительно тёплые слова. 20 июля в Сокольниках, в академии имени Федора Черенкова состоится матч сборной «Спартак» и сборной России. Вход свободный.

— И по-прежнему в воротах Анзор Амберкович будет стоять. А 26 июля, в субботу, перед матчем «Спартак» — «Балтика» вас будут чевтсоввать уже на спартаковском стадионе. 

Ещё раз здоровья вам и всем вашим близким, спасибо, что вы есть в нашей жизни!

Полностью интервью с Анзором Амберковичем Кавазашвили смотрите на сайте "МК".