Композитор Алексей Сергунин рассказал об искусственном интеллекте в работе и о многом другом
Есть ли у искусства с участием ИИ будущее
Имя Алексея Сергунина уже на слуху в киноиндустрии — за работу в фильме «Ван Гоги» он получил аж три приза, в числе которых и «Ника». В прошлом году его имя снова прогремело, когда в Чите состоялась премьера концерта-симфонии «Русскому Донбассу» — первого масштабного музыкального осмысления событий СВО. Ее сразу же сравнили с Симфонией №7 Дмитрия Шостаковича, знаменитой «Ленинградской», которая в Великую Отечественную стала одним из главных музыкальных символов сопротивления. Мы поговорили с Алексеем во время гастролей симфонии по городам Поволжья: о поездках на СВО, и, конечно, об искусственном интеллекте в работе композитора, и о многом другом.
тестовый баннер под заглавное изображение
«Композиция — продолжение медицины»
— Мало что известно о вашем детстве. Каким было первое музыкальное впечатление?
— Может, это прозвучит наивно… Музыка из мультфильма «Бременские музыканты». И Концерт №1 Прокофьева — по радио его услышал.
— Когда и как стало понятно, что свяжете свою профессиональную судьбу именно с музыкой? Могло ли сложиться иначе?
— Вполне. В детстве мне подарили атлас «Анатомия человека», и я с большим удовольствием знакомился с этой книгой, причем она была довольно серьезная. Мне так нравилось изучать все, что там написано! Заучивал наизусть многое, например названия мышц. Медицина мне очень любопытна — из чего все состоит, и композиция в этом смысле продолжает ее. Но в ней можно ощутить еще и духовное движение — вот та самая загадочная вещь, которую сложно уловить. Наверное, поэтому я и выбрал музыку. В хирургии так не получится. Но моя любовь к музыке проявлялась уже в детстве. Есть фотографии, где я еще не умел ходить, но уже тянулся к клавишам фортепиано и пробовал извлекать звуки.
— А как определились с путем композитора?
— Как-то увидел ноты на ковре. Это был странный ковер с ворсом, который создавал причудливые затемнения и высветления. И я увидел там подобие нотного стана, вгляделся, и мне показалось, что это ноты. Пытался их переписать и даже сыграть на фортепиано. Было мне лет 7–8…
— Раз дома был инструмент, то и семья, наверное, музыкальная?
— Родители не имели отношения к музыке, мама занималась языками — английским, немецким, французским. А вот бабушка была моим первым учителем музыки. У нее судьба была непростая. В войну пришлось нелегко, голодали, ели траву… Музыкой бабушке в детстве не разрешали заниматься, и она убегала из дома ради этого. Я очень хорошо помню ее уроки, которые внешне выглядели как развлечение (тогда я не понимал, в чем суть и логика, конечно). Она играла мне на фортепиано несколько фрагментов, затем из них выбирала один, играла снова, а я должен был найти его по нотам. Причем было это в моем раннем возрасте.
— Любопытно. Вы сказали, что мама связана с языками. И среди ваших высказываний есть мысль о том, что музыка — это не один язык, а несколько.
— Потому что музыка на данный момент впитала огромное количество мыслей, чувств, сознаний других людей. Она подобна зданию, построенному не нами. Каждый кирпичик в нем был поставлен какой-то цивилизацией, народами. И таким образом музыка — огромная сборная духовная ДНК, в ней есть коллажность, и музыка, что уникально, — это много языков, звучащих одновременно. Это язык нотный, но еще и язык чувств, ощущений, которые возникают у человека. Сила музыки огромна! Если ее правильно использовать, то можно изменить сознание.
«Донбасс — русский»
— История создания концерта-симфонии «Русскому Донбассу» хорошо известна, корнями она уходит в ваше другое сочинение, «Скерцо в русском стиле». Но вы также ездили и на фронт с выступлениями. Какие воспоминания остались от тех поездок?
— Я ездил лишь пару раз, как раз перед созданием симфонии, чтобы дактилоскопировать ту атмосферу, запечатлеть ее. Для солдат играл на фортепиано сочинения Рахманинова, Скрябина. Кстати, Скрябина очень хорошо восприняли, и можно сделать вывод, что сложность музыкального языка не имеет значения, если внутри есть живая энергия. Еще Таривердиева исполнял, его известные произведения для «Семнадцати мгновений весны». А впечатления из поездки получил еще по дороге туда — земля там отзывается на все события определенным образом, хранит в себе память, и, проезжая по этому пути, чувствовал особенную ауру. Сложно описать словами, какую именно…
— А где довелось играть?
— Перед военными в военной части, еще выступали в музыкальной школе. В окопах не случилось — не пустили.
— У симфонии довольно смелое название, не просто «Донбассу», а именно «Русскому Донбассу».
— Потому что он русский. Там живут русские люди. Причем название было для меня довольно очевидным, возникло почти сразу. Изначально была идея сделать акцент на военной тематике, но быстро понял, что надо расширять замысел, ведь невозможно подойти к части про СВО без прошлого и будущего — нужны разные краски.
— Нет, пожалуй, ни одного материала в Интернете, где бы не проводили параллели между вашей симфонией и «Ленинградской» Шостаковича. Как вы сами относитесь к этому сравнению?
— Вообще в моей музыке есть отсылки (но не прямые цитаты!) к сочинениям Шостаковича, но не к Седьмой симфонии. А так это просто очевидно. Схожие обстоятельства, в чем-то стиль…
— Получается, именно пресса начала сравнивать ваше сочинение с «Ленинградской» симфонией? Такой аналогии изначально вы не проводили?
— Да, это в СМИ зародилось.
— Премьера симфонии состоялась в Чите в прошлом году. А этим летом симфония «прокатилась» по нескольким городам Поволжья вместе с «Культурным десантом 45/25». Но до сих пор не было ни московской премьеры сочинения, ни даже петербургской.
— Вперед Москвы симфония, надеюсь, прозвучит в Санкт-Петербурге, в культурной столице, мы будем готовить премьеру как раз, а про московскую затрудняюсь ответить.
— В живописи, в поэзии, в песнях довольно быстро откликнулись на СВО, а вашу симфонию по праву называют одним из первых крупных осмыслений событий спецоперации в академической музыке. Почему же музыка так поздно отреагировала?
— Песню написать гораздо легче, чем симфонию. Это как сотню песенных альбомов сделать. Тут непростая задача: нелегко сделать так, чтобы не просто внимание слушателя не ушло, а чтобы тебе самому еще и было что сказать на протяжении крупного сочинения, и затем человек взаимодействовал с музыкой.
— Как думаете, появятся ли еще музыкальные осмысления событий СВО?
— Это неизбежно, и оно уже происходит. Ведь мы знаем, что та сторона сеет замедленные культурные бомбы. Мы тоже их сеем. И я думаю, что если это будет сделано на высочайшем уровне — патриотизм через профессионализм, то это сработает и развитие последует.
— Нужно ли современному слушателю пояснять, о чем музыка? На концертах нам предоставляли довольно подробную программу с пояснениями по каждой части симфонии.
— Важны субтитры, как и в оперном театре (в исполнении симфонии участвует хор. — М.Ч.), ведь не всегда может быть понятен текст. Да и комментарии по содержанию частей, на мой взгляд, тоже имеют смысл, например для пресейва, чтобы человеку было понятно, о чем музыка. Но другое дело, когда человек оказался в зале. Ему уже, полагаю, не понадобится ничего. Все будет понятно и так. В целом-то мысль не новая, программную музыку сочиняли с незапамятных времен. Но важный момент: я себя не озадачивал принципиально открывать что-то новое, я отказался полностью от новаторства и уделял внимание только тому, что бы я сказал народу, старался говорить с людьми на одном языке.
— Есть в творческих планах еще сочинения, посвященные СВО?
— Думаю, что мое музыкальное высказывание на эту тему было довольно объемным. Сейчас я увлечен разработкой русских мотивов. Например, узнал, что был такой вымышленный народ сихиртя — наши «отечественные гномы». Работа над нашим национальным музыкальным материалом меня очень захватила. Занимаюсь циклом прелюдий и фуг, где как раз и разрабатываю русские темы во всем их многообразии.
— А какова география мотивов? Берете конкретные музыкальные темы?
— Работаю без прямых цитат, но есть материал кавказских народов России, северных, есть дальневосточные интонации.
«Нейросеть и обмануть может!»
— Вы занимаетесь также электронной музыкой. Сейчас многие прибегают к помощи нейросети. Насколько активное участие ИИ принимает в вашем творчестве?
— Я тоже общался с нейросетью, изучал этот вопрос. Безусловно, это интересно. Должен сказать, что электронную музыку и типовые вещи она делает довольно хорошо, симпатично по-своему. Хотя это субъективно.
— Есть ли у искусства с участием ИИ будущее?
— Нейросеть — это ни к чему. Поясню. Искусство композиции — это процесс создания произведения, который меняет автора, ты проходишь эволюцию, и это становится настоящим. Насколько я понимаю, нейросеть так не умеет — у нее ведь нет рефлексии, самосознания, а у нас есть. И для человека этот процесс очень важен. А для меня даже важнее результата, потому что я понимаю, что в ходе душевного усилия изменюсь и я сам, снова и снова, это драгоценно.
— Но есть же у ИИ плюсы?
— Он может быть неплохим подсказчиком. Но тут речь идет уже о текстовом формате, а не о музыке. Но иногда он и обмануть может! Я как-то попросил его порекомендовать мне фильмы. Выяснилось, что два из четырех, которые он предложил, не существуют. Я ему сказал, что это неправильно, чтоб не обманывал. Он извинился, предложил новый список, где вымышлен был уже один фильм.