Шахтерская сказка: мифы и правда о Стаханове и «стахановщине»
Почему мировой рекорд шахтера-новатора не вылился в экономическое чудо
"Телеграф принес с Донбасса радостную весть… Забойщик Стаханов… вырубил 102 тонны угля. Стаханов стал героем дня". 6 сентября 1935 года газета "Правда", опубликовала статью "Советские богатыри", послужившую запалом для массового движения, названного вскоре стахановским. За прошедшие 80 лет на этот феномен наложилось столько мифов, что он стал напоминать матрешку: снимаешь один слой — за ним второй, третий… Попробуем добраться до сути, до неискаженного примесями изначального пласта.
тестовый баннер под заглавное изображение
Рекорд в разрезе
Начнем с более поздних мифов-наслоений. После того, как период лакировки советской действительность и советской истории сменился эпохой гласности и разоблачений, светлый образ шахтера-героя в одночасье сменился уродливой карикатурой. Точнее — карикатурами: появилось две версии, противоречащие друг другу.
Согласно первой, мировой рекорд, поставленный Стахановым в ночь с 30 на 31 августа 1935 года на участке «Никанор-Восток» шахты «Центральная-Ирмино», был дутым. То есть никаких достижений в принципе не было. Такая трактовка представлена, к примеру, в трудах известного писателя и разведчика-перебежчика Виктора Суворова: «План ему: вырубить за смену 7 тонн угля. А он… возьми, да и выруби не 7, а 102 тонны!.. Главный финт – статистический. Все зависит от методики подсчета. Забойщик работает не один. Вырубленный уголь надо отгребать, грузить в вагонетки, откатывать, таскать бревна и крепить забой.
Если вырубленный забойщиком уголь разделить на всех, кто ему помогает и обеспечивает его работу, то и получится семь тонн на брата. А на время рекордной смены Стаханова применили другую, более прогрессивную, методику расчета. Все, что он вырубил, ему и записали, посчитав все тонны его личной заслугой… На всех помогающих и обеспечивающих добытые тонны не делили. Вот и получился всесоюзный рекорд. Трудовой подвиг Стаханова – обычная наша советская туфта».
Но версия при всей ее занимательности и кажущейся стройности далека от истины. Производительность труда в отрасли определялась тогда как вес добытого угля на одного забойщика. Это был ключевой показатель. В малоквалифицированной рабочей силе недостатка на шахтах не было: главным ее поставщиком была вкусившая прелестей коллективизации голодная деревня. Народ оттуда валом валил.
Кстати, сам Стаханов попал на шахту этим же маршрутом: родился и вырос он в Орловской губернии, в деревне Луговой (ныне — Липецкая область). Правда, родные места покинул еще до коллективизации, в 1927 году. Но тоже не от хорошей жизни.
«Мне шел уже двадцать первый год, а на улицу нельзя выйти, одеться было не во что», — рассказывал он о причинах, побудивших его податься в Донбасс. Причем долго задерживаться здесь он поначалу не намеревался: «Расчет мой был нехитрый: подработать немного, сотни четыре за лето скоплю, вот тебе и коняга и упряжь…»
В дефиците тогда были современная техника и умевшие с ней управляться кадры. Скажем, отбойные молотки и компрессоры на шахте «Центральная-Ирмино», где работал Стаханов, появились лишь в 1933 году, то есть всего за два года до рекорда. И у него тоже далеко не сразу сложились отношения с новой техникой. Пришлось окончить специальные курсы. Но после них Стаханов, по собственному признанию, овладел рабочим инструментом в совершенстве: «Упорство мое взяло верх… Я стал разбираться в отбойном молотке до тонкостей».
Одним словом, что касается методики подсчета, победа была чистой. По-другому тогда просто не считали. «Фишка» была в другом — в организации шахтерского труда. Прежде забойщики выполняли несколько функций: попеременно рубили уголь и делали крепь — сооружения для защиты горной выработки от обрушения и оползания окружающей породы.
В результате, по подсчетам самого Стаханова, из шести часов смены на собственно рубку угля уходило не более половины рабочего времени. «Отбойным молотком рубаешь всего 3-3,5 часа, а то и меньше, — сетовал он. — Остальное время уходит на крепление забоя. Сам рубаешь, сам крепишь. Пока крепишь уступ, отбойный молоток лежит».
Стахановский метод состоял в разделении труда: кто-то из шахтеров только рубит, кто-то — только крепит. В предложенной им схеме к одному забойщику приставлялось двое крепильщиков. Такая специализация, позволявшая значительно, в разы, ускорить процесс, была очевидным новым словом в горном деле. Не факт, конечно, что этого вообще никто до Стаханова не использовал, но, во всяком случае, документально зафиксировано это ноу-хау не было и широкого применения не нашло.
Отсюда — миф №2: малограмотный увалень Стаханов сам до такого додуматься не мог. Не иначе, мол, это придумал кто-то более толковый и умный, а затем ушлое начальство поручило политически грамотному забойщику сыграть роль новатора-первооткрывателя. Однако никаких фактов, подтверждающих эту версии, найти не удается.
Сам Стаханов, напротив, описывал рождение идеи очень подробно. Причем точно называл место и время рождения: дело было у него на квартире вечером 29 августа 1935 года, когда в гости к нему явились два начальника — парторг шахты Константин Петров и начальника участка «Никанор-Восток» Николай Машуров.
«Пошла беседа, — вспоминал Стаханов в своем опубликованном в 1938 году «Рассказе о моей жизни». — Гости спрашивали, что, по моему мнению, надо сделать, чтобы поднять добычу. Хорошие шахтеры давали 10—14 тонн угля на отбойный молоток. Петров и Машуров спрашивали, а что нужно, по-моему, сделать, чтобы молоток давал больше?».
Стаханов стал говорить о «неполадках» на шахте, о том, что нет условий для нормальной работы. Поток жалоб и претензий был длинным. Закончил же его Стаханов так: «Дали бы забойщику рубать по-настоящему, уголь был бы. За нами остановки не будет. А то негде повернуться. Больше сидишь, чем рубаешь. Сколько раз думал я о том, что если бы мне одному дали прорубать всю лаву, то я бы наверное один с ней справился… Определенно вырубаю, если буду работать только молотком, а другие будут крепить».
Руководители ухватились за идею и, не откладывая дела в долгий ящик, решили немедленно претворить ее в жизнь. Такова, во всяком случае, версия Стаханова, впоследствии ставшая канонической. Не все, понятно, в нее поверили. Есть мнение, что начальство явилось к Стаханову с готовым рацпредложением и просто уговорило шахтера принять участие в эксперименте. А истинным автором метода был якобы парторг Петров, занявший через два года пост директора шахты.
Однако сам Константин Григорьевич отрицал свое авторство. Причем уже в такие времена, когда разрушение канона ему ничем не грозило. Да, идея «пойти на рекорд» принадлежала парторгу, но «рекордную» технологию придумал не он. Стаханов «сам додумался труд разделить, чтобы забойщик только уголек рубал», — настаивал Петров.
Словом, и тут, похоже, все чисто. Был мировой рекорд, и был «рекордный» метод. И творцом того и другого был не кто иной, как сам Алексей Григорьевич Стаханов. Так что слава была вполне заслуженной, не дутой. Но вот то, что стахановское движение не совершило переворот в советской экономике, а кое-где даже ухудшило положение дел, — вовсе не перестроечный миф.
Антистахановское движение
Если говорить, например, об угольной отрасли, то добыча угля в Советском Союзе после стахановского рекорда и начала стахановского движения, конечно, выросла. Но она росла и до того: за счет внедрения новой техники и разработки новых месторождений. Причем даже более высокими темпами.
Скажем, с 1930-го по 1935 год добыча увеличилась в 2,3 раза. А в следующее пятилетие, с 1935-го по 1940-й, — в полтора. То есть рост даже замедлился. Что на фоне поставленных Стахановым и его последователями рекордов — нормы перекрывались сперва в десятки, а потом и в сотни раз, — а также повсеместного распространения стахановского метода выглядит очень странно.
А поначалу вообще наблюдался спад. «Вот Донбасс является инициатором стахановского движения, — сокрушался глава советского правительства Вячеслав Молотов, выступая на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года. — Именно в угольной промышленности и именно шахтер Стаханов начал эту полосу стахановского движения. И что же? Это было осенью 1935 года, а мы имеем теперь январь по выполнению угольной программы 1937 года — ниже, чем январь 1936 года.
Февраль по добыче угля в Донбассе — ниже, чем февраль 1936 года… Это не только в Донбассе, а во многих отраслях промышленности. Почему не выполняется январский, февральский план?».
Ответ для Вячеслава Михайловича и прочих и руководителей партии и правительства был очевиден: недостаточно активная борьба с «врагами народа». «Правильно ли, что наши хозяйственники мало помогали разоблачению вредительства, а в ряде случаев даже тормозили это разоблачение? — негодовал Молотов. — У нас еще нет должной политической бдительности в отношении врага».
Объяснение, между прочим, не совсем уж беспочвенное. Противодействие стахановскому движению, скрытый саботаж, безусловно, имели место, хотя, конечно, не в таких масштабах, как это стремились представить рулевые свихнувшейся государственной машины, развязавшей Большой террор против собственного народа.
Но как минимум можно утверждать, что энтузиазм был не повсеместным и далеко не единодушным. «Антистахановское движение» имело в первую-очередь экономическую подоплеку: побивание старых норм неизбежно приводило к введению новых, более высоких, что, мягко говоря, не повышало благосостояния советских трудящихся. Но нередко недовольство получало и идейно-политическое обоснование.
9 декабря 1935 года НКВД представило руководству страну докладную записку, сообщавшую «о характерных фактах противодействия стахановскому движению». Среди фактов приводились, в частности, такие: «Профессор Орлов — адмвысланный из Ленинграда, работающий на Крекингзаводе зав. лабораторией, в присутствии ряда специалистов по вопросу стахановского движения говорил: «Этот метод является сдиранием трех шкур с рабочих и специалистов. Правительство, после того как стахановская выработка примет массовое явление, нормы повысит, рабочий попадет в кабалу, и тогда ему сядут на шею»…
Инженер Пудов, работающий на Крекингзаводе, заявил: «В связи со стахановским движением кучка правителей еще крепче зажмет в руках 140 миллионов ослов и будет ездить так, как им вздумается», — при этом допустил контрреволюционный выпад по адресу тов. Сталина. Кроме того, говорил, что он многое мог бы дать хорошего для производства, но этого не хочет делать, потому что ему платят гроши».
Однако главной причиной расхождения громадья планов с жизнью было все-таки то, что корм, образно говоря, оказался не в коня. Создать условия для единичного рекорда на одном отдельно взятом участке было не так уж сложно, однако применение стахановского метода в широких масштабах требовало совершенно иного уровня организации дела.
В своих мемуарах Стаханов весьма правдиво рассказывает о том, чем обычные условия работы отличались от специальных, рекордных: «Из-за перебоев с подачей воздуха, из-за несвоевременной доставки леса у нас начались простои… Когда у нас по-стахановски работала лишь небольшая группа рабочих, для технического руководства не составляло большого труда обслужить ее. Когда же вся шахта переходила на стахановскую работу, наши командиры не справились с организацией производства».
При этом, признает Стаханов, его предприятие находилось в особых, привилегированных условиях: «Шахте нашей помогали все… Шахта получила необходимое оборудование, большие компрессоры, трубы разного размера, шланги, крепежный лес и другие материалы».
Но даже это не привело к прорыву: «С добычей мы двигались очень медленно… В январе, феврале и марте 1936 г. шахта работала плохо. Она не только, не давала роста добычи, но стала работать хуже, чем в декабре. Она перестала выполнять даже государственный план».
В итоге дела на шахте все-таки удалось выправить, но прирост производительности оказался далеко не астрономическим. За один год стахановского движения средняя производительность забойщика на шахте «Центральная-Ирмино», колыбели и авангарде движения, выросла с шести до 10 тонн за смену. Для справки: в США ежесменная норма выработки составляла в то время 16 тонн на одного шахтера.
Подтверждением может служить известная, можно сказать, легендарная песня: «Sixteen Tons», рассказывающая о бедственном положении американских шахтеров в годы «Великой депрессии». Есть и целый ряд русских ее переводов. «Ты шестнадцать тонн даешь на-гора, постарел ты на день и в кармане дыра…»
Во Франции норма составляла 18 тонн за смену — об этом пишет сам Стаханов в своей книге. В соседней Германии средняя производительность была еще выше. «Тов. Стаханов в момент своего первого рекорда дал в пересчете на одного рабочего в два раза большую выработку по сравнению со сменной производительностью рабочего в лучших шахтах Рурского бассейна», — сообщает вузовский учебник «Развитие советской экономики», изданный в 1940 году.
То есть, получается, в Германии в те годы один шахтер выдавал на-гора около 50 тонн в день. И выдавал, заметим, безо всякой штурмовщины и «стахановщины», четко и ритмично.
Это, кстати, дает ответ на вопрос, почему стахановский метод, будучи абсолютно открытым, не засекреченным, не был перенят за границей. Заграница прекрасно обходилась и без него.
Но по крайней мере на шахтах от стахановского движения не было вреда. Чего нельзя сказать о большинстве других отраслей. Скорость и количество, как правило, приносились в жертву качеству. Яркий и весьма характерный для того времени пример подобного жертвоприношения содержат воспоминаниях Никиты Хрущева.
Случилась эта история, по словам самого Никиты Сергеевича, «кажется в 1939 году». Началось все с того, что шофер, который возил Хрущева много лет и к которому партийный деятель относился с большим доверием, пожаловался шефу на отвратительное качество шин советского производства, которые автохозяйство стало получать в последнее время. Они очень быстро выходили из строя: лопались.
Шеф в свою очередь поделился со своим шефом — Сталиным. Тут-то все закрутилось. «И вы критикуете? — недовольно заявил Сталин. — Все без конца критикуют. А кто делать будет? Вот мы и поручим вам разобраться в этом». И Хрущев, возглавив соответствующую правительственную комиссию, начал разбираться.
Дефектные шины производились на Ярославском шинном заводе, крупнейшем тогда в отрасли. Его технологические линии были закуплены в США. Технология, соответственно, тоже была американской. Но — не совсем. Как выяснилось, в целях экономии и ускорения производства в американское ноу-хау были внесены поправки.
«Один или два слоя корда были сняты, так как на заводе посчитали, что и того их количества, которое оставалось, достаточно, чтобы обеспечить прочность шин», — повествует дотошный Хрущев. Был выявлен и ряд иных «усовершенствований», которые в итоге и привели к резкому падению качества советских шин по сравнению с американским оригиналом. Покрышка, произведенная в Штатах, служила вдесятеро дольше «импортозамещенной».
При этом руководители завода с гордостью рапортовали, что намного обогнали американцев по производительности труда. Но стахановские рекорды ярославских шинников столичных ревизоров не обрадовали. «Все эти люди названы на Доске почета, — возмущался Никита Сергеевич. – И ударники они, и стахановцы, а фактически портят материалы и снижают успешность работы шоферов, потому что в пути у них разрушаются шины».
По итогам разбирательства Хрущев, помимо работы над выявленными технологическими ошибками, предложил снизить на заводе нормы выработки и поднять рабочим расценки: «Нельзя удешевлять производство и повышать производительность труда за счет качества».
И Сталин с этим согласился. Более того, заявил о необходимости запретить на провинившемся предприятии соцсоревнование и убрать Доску почета. Это Хрущев считал уже перебором: мол, соревнование — здоровое в целом явление. Но возражать вождю не осмелился.
Легендарная личность
Наконец, мифами плотно облеплена личность Стаханова. Начиная с его имени. Во многих публикацией, посвященных зачинателю стахановского движения, утверждается, что до своего рекорда он звался Андреем. Алексеем его якобы ошибочно окрестила рассказавшая о его трудовом подвиге газета «Правда», а Сталин запретил исправлять ошибку: «Правда», мол, ошибаться не может. И бывшему Андрею Стаханову быстренько выписали новый паспорт.
Однако ни малейших документальных подтверждений эта расхожая версия не имеет. Непонятно даже о каком газетном материале идет речь. Впервые о рекорде Стаханова «Правда» сообщила 2 сентября 1935 года — в коротенькой заметке, размещенной на шестой полосе. Через четыре дня последовала чуть более пространная статья «Советские богатыри», процитированная выше. Но и там, и там герой-шахтер по имени не назван — просто «тов. Стаханов».
Для той эпохи это было вполне в порядке вещей. Самого Сталина в советской прессе крайне редко называли по имени и отчеству. Так что даже если бы «Правда» и ошиблась, маловероятно, чтобы вокруг паспортных данных безвестного еще вчера героя возникла такая суета, да еще и с участием первого лица государства. Даже став публичной фигурой, для большинства сограждан герой остался «тов. Стахановым».
Смену имени категорически отрицает и дочь Стаханова Виолетта: «Дома я никогда не слышала, чтобы кто-то звал его Андреем. Когда мы приезжали на его родину в Орловскую губернию, сестры всегда называли отца Лешкой… Мама мне все рассказывала, не думаю, что она упустила бы переименовку».
Мама Виолетты Стахановой — вторая жена ее отца, Галина Бондаренко. Что касается обстоятельств личной жизни легендарного новатора, тут, пожалуй, легенд и мифов больше всего. Но в виду крайнего дефицита достоверной информации отделить правду от вымысла зачастую просто невозможно. Возьмем тот же брак с Бондаренко. Согласно многочисленным источникам, на Галине Ивановне Стаханов женился, когда той было всего 14 лет: чересчур юной невесте якобы приписали в документах два года, чтобы зарегистрировать брак.
Семейная версия, представляемая той же Виолеттой Алексеевной, разумеется, более вписывается в рамки закона: познакомились родители, когда маме 15 лет (Стаханов был вдвое старше ее), но поженились якобы только через год, когда невесте исполнилось 16. Однако даже в такой интерпретации брак был, что называется, на грани фола.
И это был не последний брак Стаханова. Но про самую последнюю, третью его избранницу, некую Антонину Федоровну, практически ничего не известно. Ну, кроме того, что жила она в Донбассе, куда в 1957 году вернулся Стаханов после 20-летнего пребывания в столице: в течение многих лет Стаханов работал начальником сектора соцсоревнования в Министерстве угольной промышленности СССР.
По словам дочери Виолетты, женился Алексей Григорьевич «по пьянке». И тут с регистрацией вышел еще больший конфуз. Оставшаяся в Москве семья — Галина Бондаренко и дети вместе с отцом семейства в Донбасс не поехали — подняла шум и добилась аннулирования этого брака.
Последние 20 лет жизни, с 1957-го по 1977 год, Стаханов провел в Торезе, небольшом шахтерском городке в Донецкой области (ныне — ДНР). Пару лет проработал заместителем управляющего трестом «Чистяковантрацит», затем получил должность помощника главного инженера одного из шахтоуправлений треста.
Принято считать, что в Донбасс Стаханова «сослал» Никита Хрущев, не любивший-де «сталинского любимчика». Но не вернулся Стаханов в Москву, к семье, и после низвержения Хрущева. А уж тогда никакой опалы точно не было: в 1970 году Стаханов получил золотую звезду Героя Социалистического Труда.
В 1974 вышел на пенсию. Крепко попивал и свои дни окончил в местной психиатрической больнице. По версии дочери, непосредственной причиной смерти была травма: «Кто-то обронил на пол корку от апельсина или банана, он поскользнулся и, падая, ударился головой о край стола».
В общем, конец у этой шахтерской «сказки про золушку» вышел довольно грустным. Впрочем, так можно сказать про абсолютно любую историю жизни: концовка всегда печальна. Но, объективно говоря, жаловаться на судьбу Стаханову было грех. Ему повезло несравнимо больше, чем большинству его современников.
В его жизни было все, о чем только мечтать деревенский паренек Алеша Стаханов, отправляясь в 1927 году на заработки в далекий и пугающий Донбасс: слава, деньги, почести, милость вождей и обожание женщин… И все это было не придуманным, настоящим.